Христос каждому из нас принес самого себя

Разговор о Рождестве я хочу начать с жизнеутверждающей фразы: «Бог есть». Бог не был когда-то и где-то в далеком прошлом, Он — есть. Господь не остался в X веке, во времена преподобного Симеона Нового Богослова, которому соотечественники говорили: «Симеон, ты говоришь слишком высоко. Может быть, ты поврежден…» В XIV веке святитель Григорий Палама спорил с ученым богословом, что Бог — это не отвлеченное понятие, но Личность, с Которой мы можем говорить и строить свои отношения. Тогда этот ученый богослов поднял целую войну против афонских монахов, но все-таки истина победила.

Я хочу повторить: «Бог есть». Он не остался во времена батюшки Серафима Саровского, который говорил, что «благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была и прежде, ибо, по слову Божию, Иисус Христос вчера и днесь тот же и вовеки». Это нам не хватает решимости, мы стали очень боязливы и слишком много взвешиваем…

Христос пришел к апостолам на Геннисаретское озеро и сказал оставить всё свое имущество и следовать за Ним. В те времена лодка и сети — это не роскошь, а инструмент выживания (если ты что-то поймаешь, значит, сегодня твоя семья будет есть). Но у апостолов была такая решимость — встать и пойти за Христом. И после им была дарована великая благодать. Чем больше человек готов пожертвовать, тем больше он получает от Бога.

Ветхозаветные отношения людей с Богом строились как с личностью, которая находится «перед тобой»: Аврам был девяноста девяти лет, и Господь явился Авраму и сказал ему: Я Бог Всемогущий; ходи предо Мною и будь непорочен (Быт. 17: 1). Такое «хождение пред Богом» стимулирует в человеке мистический страх, трепет и заставляет его жить благочестиво, не нарушать заповеди Божии. Но это не совершенное состояние.

Вспомните каждый себя от исповеди к исповеди. Что нас заставляет вновь и вновь приходить к этому таинству? Страх и совесть. Страх, что вся наша жизнь может пойти насмарку. А совесть — тот червячок, который точит сердце и не дает ему успокоиться. Но мы отходим от аналоя и вновь делаем то же самое. Искренне исповедуемся, плачем, говорим: «Господи, я правда больше не буду». И в очередной раз врем и себе, и священнику, и Богу. В наших словах есть искренность, но нет силы — той мистической силы, которая превозможет наше «не могу». Одного нашего хотения оказывается недостаточно. Нужна сверхъестественная сила, которая вдохновит и станет нашим внутренним стержнем. И это не наша собственная сила, не наша воля, искренность, упрямство — всего этого не хватает. Ко всему нашему нужно добавить со стороны Бога великую мистическую силу — благодать Духа Святого.

Вот почему в Ветхом Завете люди хотя и знали нравственный и Божий закон и старались «ходить пред Богом», но кардинально в человечестве это ничего не переворачивало. И вдруг приходит Иисус Христос, Сын Божий…

Рождество Христово — это великое чудо, которое каждому из нас важно осмыслить и понять по-настоящему глубоко. Мы привыкли воспринимать Рождество просто как праздник, сводим его к каким-то внешним атрибутам — елке, застолью, подаркам. Но Рождество — это не просто сентиментальное событие с набором клише про Младенчика, звезду и овечек с пастухами. Рождество — это великое событие.

Что же произошло в Рождественскую ночь? Бог, Творец Вселенной, выходит из Своего Совершенства в ограниченность человеческой плоти. Он, безграничный, не оформленный ничем, ради каждого из нас, ради тебя лично, сходит с Небес и становится Младенцем, чтобы стать близким к тебе и даже больше — частью тебя.

Апостол Павел говорит такие слова: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2: 20). Это то состояние, когда Господь становится и разумом, и сердцем, и волей. Ведь только Его сверхъестественной силой мы можем переменить что-то внутри себя, можем поправить ту червоточину грехопадения, которую человечество не могло исправить до прихода Христа.

Это главный принцип христианства: Христос принес нам не учение, Христос каждому из нас принес Самого Себя. Вот что происходит, когда на литургии мы причащаемся: Господь входит в форму хлеба и вина и позволяет нам соединиться с Ним.

Когда так переживаешь Рождество, то вместе с переживаниями радости праздника приходят слезы умиления и благодарность Богу. Тому Богу, который очень любит тебя. Любит настолько, что готов идти за тобой не только на землю, а даже в ад. Что Он и сделал уже после своего вочеловечения через 33 года.

Вот почему праздник Рождества одновременно радостный и светлый, но и немножко печальный: ты чувствуешь свое недостоинство перед Его любовью, свое ничтожество перед Его величием и святостью. И в такой день хочется стряхнуть с себя эту грязь хотя бы словом, придя на исповедь, сказать: «Господи, прости и прими меня, я буду стараться. Ты дал мне еще один год жизни, может быть, хоть сейчас я возьму себя в руки и начну изменяться».

Желаю каждому в этот день пережить духовную радость, которая неизмеримо больше, чем просто праздник со столом и разговлением.

Протоиерей Сергий Баранов

6 января 2024 г.

О подвиге в христианстве

Чтобы отдать жизнь, нужно иметь мужество. Но в христианстве ценится не просто мужество. Согласитесь, что и нехристианские религии и даже атеисты знали такой подвиг. Можно отдать жизнь за идею, за людей. Можно отдать жизнь, вдохновляясь идеей ненависти к врагу, превосходством над ним, чувствуя его неправость, его ничтожество. Но в христианстве есть соль этого подвига, которой нет ни в какой другой религии. Это не просто отдать жизнь, а сделать это, чтобы не озлобиться, даже с сочувствием к врагу. И если это самый крайний подвиг, то меньший подвиг – отдавать силы, внимание, средства, вдохновение к чему-то. Но можно, отдавая, любоваться собой, наблюдать себя со стороны, превозноситься над тем, кто не способен отдать. И этот подвиг Господь не целует, этот подвиг, как сакура, которая прекрасно цветет, но не пахнет и не дает плодов. Все, что не во Христе, может прозвучать, пролететь очень красиво, торжественно, восторженно, но не дать плода. И только подвиг во Христе осолен это главной приметой – без ненависти к врагу. Так умирал Христос и говорил: Господи, прости им, не ведают, что творят, безумцы. Так же и с этими же словами умирал первый мученик архидиакон Стефан. И было много мучеников – с одной стороны, мучеников за Христа, а с другой — просто мучеников, которые процвели, как цвет сакуры, и пролетели – их различало только отсутствие ненависти к врагу.

Недавно один еще очень молодой не битый жизнью и немудрый человек, сказал мне, что, если бы мы остались язычниками, как князь Святослав, мы были бы сильными, покорили бы весь мир. Я ответил: «Мы тысячу лет христиане, слабые, как ты считаешь, и тысячу лет никто нас не мог победить». Какое-то время гнули нас, унижали, потом мы вставали. В чем наша сила? В том, что в нас нет ненависти. Мужчины знают, что, когда в единоборствах противник начинает нервничать, заводиться, значит, он уже проигрывает. А если ты сохраняешь мир, спокойствие, то ты еще выиграешь.

Кто-то может сказать, что в войну уже воевали атеисты. Но закваска была еще дореволюционная, почти у каждого еще был крестик, «Живый в помощи» (90-й псалом) был в кармане. В самые страшные годы гонений на Церковь, 37-е — 39-е, это государство, которое буквально уничтожало Церковь, накануне войны проводит перепись населения, в которой сознательно ставит графу «вероисповедание». И большая часть русского народа в этих условиях пишет: православный. Поэтому войну выиграли не атеисты, в них еще была закваска их матерей, отцов, дедов, которую нельзя просто взять и за десять лет вытравить. Семьдесят лет травили, только к тысячелетию Крещения Руси открыли храмы, и сразу мы снова открыли глаза, задышали-задышали — и стали строить храмы, причащаться, исповедоваться. В нас это было там, на генном уровне. Ведь тысячу лет мы были православными, нельзя так быстро это вытравить. Христианская благодарность — очень хорошее качество. Будем благодарны нашим дедушкам, бабушкам, тем, кто за нас воевал, жизнь отдавал.

Протоиерей Сергий БАРАНОВ
9 мая 2021 г.

Моим чадам. Будьте глубже

«Не осуждай» как часть заповеди «Люби» понимается теоретически очень просто и однозначно. Но когда мы выходим из формата теории в бытие практики, в саму жизнь, в каждом отдельном случае возникают вопросы, часто рождающие недоумение. И слава Богу, что так. Ибо все примитивно только у фанатиков. Я сознательно употребляю понятие «примитивно», а не «просто». Потому что вижу большую разницу между простотой и примитивностью. Природа простоты от Духа Святого, а примитивность – это альтернатива лукавого, пытающаяся довести простоту до абсурда.
Мышление фанатиков примитивно. Ум преподобных прост.

«Не осуждай» — коротко и, казалось бы, просто. Но я задаю себе вопрос: А что делали святые отцы на Вселенских соборах? — Осуждали. Можно парировать привычной формулой: «Они осуждали ересь, но оправдывали человека». Извините, не соглашусь. Вместе с ересью Ария они осудили и его гордое упрямство, которое и привело к богохульству. Они не только осудили, но еще и отлучили его от общения, в некотором смысле применили карательные меры.

Заповедь «Не судите, да не судимы будете» мы принимаем из уст Христа в Евангельском тексте, но в этой же самой книге на протяжении всего повествования красной нитью проходит конфликт Господа с иудейскими законниками, с их лицемерием, которое Христос осуждает определенно и очень горячо.

Возникает противоречие и некоторое недоумение, если мыслить примитивно, не глубоко.

Я доверяю Христу, Который является непререкаемым авторитетом для любого христианина и пытаюсь Его понять, чтобы действовать правильно, так, как Он хочет, чтобы я действовал.

В первые века христианства, когда оттачивались фундаментальные понятия, определяющие нашу веру, в числе прочих ересей возникла секта манихеев, сутью учения которых было отрицание ценности бытия материального мира и в частности тела, как темницы души. В связи с этим рождалось и отношение к судьбам мира, как равнодушие, отрешенность от мировой истории и даже пренебрежение этими процессами, как недуховными. Пространству духа это неинтересно, слишком приземлено и чуждо. Духа какого? Высокомерия, который мерит себя, мыслит высоко, выше формата земного бытия. Но Дух Святой, Дух нелицеприятия, не гнушается никакой исторической личностью или событием, Он всегда и везде присутствует всей своей полнотой. С его стороны нет никакого изменения, все дело в человеке, в способности правильно жить каждое историческое событие. Именно жить, входить в него, а не дистанцироваться, как от недуховного.

Отличие преподобных отцов от людей, живущих историю своим страстным поврежденным умом — в изменении отношения к преображению этого отношения. Не в отрицании, а в преображении отношения. Природа этого изменения – присутствие Духа Святого в твоем рассуждении о любом предмете, событии. Духа, который дает правильную оценку. Чтобы говорить от Духа, нужно быть в Духе, а не в «добрых» эмоциях. Когда мы воюем за правду, нужно понимать, что часто правда Божия и правда человеческая разнятся.

В этом месте делаю жирную сноску, что это различие не в душевном, эмоциональном различии добра и зла, которое понимается сиюминутно, узко, ограниченно. Бог действует на перспективу, на результат вперед. И очень часто не понимается нами, конфликтует с нашим ограниченным «Я».

Слово «лукавый» очень точно характеризует личность, которая пользуется ситуацией для раскачивания человека в его отношениях с Богом, раскачивает Его доверие, покорность промыслу через эмоциональное добро и чувство справедливости. У нас теряются отношения с «несправедливым» Богом, и в своей обиде мы дистанцируемся от Него в сторону другой личности, противоположной. Личности, которая нас очень ждет, чтобы понять, оценить, утешить, занять место Бога. И если Господь несправедлив, антипод будет говорить о справедливости, если Бог строг, то противник будет изображать любовь, пытаясь занять место истинной любви.

Бог может все, но Он не может быть лицемерием. Сатана может многое, но он не может быть правдой. Правдой, которую не всегда можно уловить сиюминутно, если ты не в Духе (Дух, как результат стабильной, долгой, искренней духовной жизни, жизни в покаянии).

Не в Духе, тем более в разгорячении, лукавый профессионально играет свою роль, подстраиваясь под Бога. Слова «Христос» и «Антихрист» различаются приставкой, но имеют один корень. Часто мы все свое внимание отдаем этому «анти» и возникает мнение, что он будет внешне кардинально противоположен Христу. На самом деле, как раз внешние детали будут копироваться этой лживой личностью до мельчайших подробностей, а различие будет глубинное, тонкое, которое недуховный человек не увидит именно в связи со своей недуховностью, душевностью. Антихрист будет всячески прятать приставку «анти» и делать акцент на корень «Христос». Он будет подражать, рядиться в любовь, добро, правду, справедливость. Он это уже сделал в постхристианской Европе, в цивилизации, в котором христианство с его ценностями, неизменными принципами осталось в истории. Если внешние осколки архитектурных, исторических, художественных памятниках остаются, то внутренне – пустота, вакуум, который заполняет другая «культура», паразитирующая все же на христианских понятиях «не осуждай» и «люби». Само слово «люби» стало относительным настолько, что этим святым понятием стали определять всякий срам и согласие с ним.

Философия «неосуждения» и свободы личности с неимоверной ревностью встала на защиту деградации нравственности и в тоже время жестоко ополчилась на традиционные понятия добра и зла, чистоты и правды Божией. Вот где проявляется приставка «анти». Остаются фундаментальные понятия, но искажается их сакральный смысл. Остается слово «любовь», но оно пачкается тем, что ей чуждо. Слово «свобода», как понятие независимости от греха, коверкается вседозволенностью. Правда определяется сиюминутной конъюнктурой. Мы обманываемся формой, не определяя содержание.

В Москве в галерее Ильи Глазунова выставлен диптих «Христос и Антихрист». Два изображения, различить которые даже не сразу представляется возможным, настолько близка внешняя форма. Я думаю, идея художника была как раз в том, что антипод старается внешне максимально приблизиться ко Христу. Говоря «внешне», я не имею в виду черты лица, но слова и идеи, которые не будут соответствовать сути их содержания.

В наше время понятия о Боге стали относительными в связи с тем, что мы Его совсем не знаем. Бог, как любовь, искажен и испачкан. «Не осуждай» трансформировалось во вседозволенность. «Не убий» неожиданным образом стало защищать скандинавского маньяка, убившего десятки людей и теперь выигравшего суды с администрацией тюрьмы из-за холодного кофе.

Второстепенные вещи могут быть обсуждаемы, но фундаментальные вопросы искажать нельзя. Это жизненно опасно и даже не жизненно, а духовно, ведь жизнь окончится, а пространство Духа вечно.

Когда-то Соломон попросил у Бога разума, и с разумом получил все остальное.

Будьте разумны.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Март 2022 г.

Подвиг в жизни монаха

Доклад игумении Ксении (Пашковой), настоятельницы Иверского женского монастыря г. Орска на XXVIII Международных Рождественских образовательных чтениях 2020 г.

Слово «подвиг» (ст.слав. – двигаться далее) означает поступок, совершаемый по высоким мотивам, лишённым эгоистических устремлений. Подвиг – это героизм, самоотверженность, жертвенность.

Подвиг в христианстве совершается ради Христа.

Формы подвижнической жизни разнообразны, но цель у всех нас одна – соединение с Богом.

Подобное соединяется с подобным, а противоположное отталкивается. Чтобы полностью соединиться с Богом, мы должны не только по образу, но и по подобию стать едины с Ним. И если мы от образа стремимся перейти к подобию, то нам необходимо обрести свойства и качества Бога.

Бог есть Любовь. А главное свойство Любви – это жертвенность. Любовь «не ищет своего» (1 Кор. 13,5). Любовь всегда жертвенна. Т.е. любовь – это всегда движение от себя в сторону Любимого, а эгоизм направлен в центр самого себя, в сторону собственного «Я». Эгоизм – это антипод любви. И все мы болеем этим недугом. Это заболевание сделало нас качественно противоположными свойствам Любви. Мы утратили свойство любви – жертвенность. Потому что устроение человека, задуманного по образу и подобию Божьему, после грехопадения Адама перевернулось вверх дном. Человек как бы замкнулся сам в себе. Сделался противником Бога и потерял внутренний мир. Оказался пленником греха.

Чтобы исцелиться, освободиться, нам необходимо преодолеть собственный эгоизм, победить с помощью Божьей самих себя. И мы встаём на путь борьбы с грехом и объявляем войну своему поврежденному «Я».

Смысл любой войны – это движение к миру. Ожидаемый результат – победа. Отличие духовной войны в том, что она совершается за Царствие Небесное, которое «внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Это внутреннее делание, внутренняя борьба за мир Христов в сердце прежде всего. А победа – любовь Христоподражательная, любовь жертвенная, самоотверженная. А значит, добровольное отсечение своей воли.

Практика эта очень трудна. Мы знаем это из опыта святых отцов, но и каждый из нас из своего личного опыта может сказать: как это трудно – преодолевать свой эгоизм, своё «хочу — не хочу», каких усилий это требует, времени, постоянства.

«Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е» (Мф.11:12). Нудится Царствие, то есть с нуждою, с трудом, усилиями и тяжкими подвигами достигается. Долго, не сразу. И мы не стремимся к быстрому результату. Быстрый результат подвига – плоды прелести. Потому что всё, что обретается быстро и сразу, – зыбко, не долговечно. Плоды Духа Святого созревают долго.

Это и есть наш подвиг. Подвиг пожизненный. Духовный труд. Дело спасения нашей души, которое напрямую связано с терпением.

Господь во Евангелии говорит: «В терпении вашем стяжите души ваши» (Лк.21:19). Терпению же мы научаемся, по слову апостола Павла, через скорбь: «… скорбь соделывает терпение, терпение же искусство…» (Рим.5:3-5).

Теоретически мы все можем это принимать, но каждый монашествующий и вообще православный христианин, который пытался со своей греховностью что-то сделать для воссоединения в Духе Любви с Христом, понимает, что в основании всех других добродетелей лежит терпение. Потому что нетерпеливый человек просто не сможет этого понести. Ведь когда в обстоятельствах жизни или при взаимодействии с ближними, или во внутренней борьбе со страстями, помыслами притесняется наше «Я», мы испытываем сильнейшую боль, горечь и скорбь. И как важно в этот момент потерпеть даже самого себя, не замкнуться в себе. Для этого нужен навык терпения, чтобы продолжить подвиг – «двигаться далее» в сторону от себя, в сторону Любимого, в сторону Бога.
Терпение нужно практиковать. Потому-то святые отцы ещё и искусственно через аскетику добавляли себе скорби. Чтобы через добровольное утруждение плоти и духа практиковать, практиковать терпение. Чтобы искусство терпения через практику соделывалось крепче, сильнее, глубже в человеке, закладывалось фундаментом долготерпения. И только на нём потом всё уже строится. Только на этой почве вырастают все остальные добродетели, укрепляется вера, примиряющая душу с Богом и людьми.

Так с каждым разом всё более и более укрепляясь через долготерпение, подвижник обретает смирение – способность ВСЁ терпеть с миром, т.е. при любых обстоятельствах (и внешних и внутренних) не терять мирности духа. Иметь мир с ближними, мир помыслов. Для подвижника это становится признаком пусть не окончательной, но всё же победы в духовной войне, приближением к первозданному образу и подобию.

Согласитесь, для нас, христиан, воинов Христовых, победа в духовной войне состоит не столько в достижении временных, внешних условий для благополучно-безмятежной жизни, а в том, чтобы стяжать и обретать внутри себя, в сердце мир Христов, проявляя любовь жертвенную даже к врагам как истинное свидетельство о соединении с Богом.
И для этого не так важны внешние обстоятельства и то, в какое время (мирное или военное) мы живём, подвизаемся. Мир Христов – вне времени и пространства. Обладатели это мира Христова – победители всегда!

И такими стать с помощью Божией я искренне желаю всем нам.

Параллельные

Что я могу сказать о Боге?

Что я могу сказать неверующему человеку о Боге?

Что я могу сказать самому себе?

Часто я ничего не могу сказать.

Иногда совсем мало, в другой раз больше, глубже.

Но никогда не бывает ситуации, когда я могу сказать всё. Это абсурдно. Бог – это не та тема, где всё понятно. Бог – это Бог. И он остаётся таковым до тех пор, пока не будет оставаться непознанность, безграничность. Когда верующие люди пытаются всё объяснить, доказать, они сами не понимают того, что унижают Бога. Бога, которого нельзя вместить во всей полноте.

В настоящей вере всегда должно присутствовать сомнение. Сомнение в самом себе. Это благородно, так и должно быть. Способность вместить начинается с невозможности вместить. Я знаю, что я ничего не знаю. Так бывает, когда человек останавливается перед Великим чрезвычайным, превышающим его меру. Но это уже встреча. И это встреча с Ним. С Тем, кто Есть это главное, что мы можем сказать о Нём. Всё остальное только отчасти, в меру духовного возраста.

Поэтому я говорю о Нём шепотом, осторожно, боясь исказить или быть неправильно понятым. Но и молчать я не могу, ибо Он хочет, чтобы я говорил.

Атеист:

– Я хочу задать вам очень простой вопрос. Вы – верующие, если вы действительно верующие. Почему я не вижу в вашей жизни чуда. Почему оно где-то далеко 2000 лет назад. Настолько далеко, что сама объективность его размывается, теряется доверие. Это чудо чьё-то, тех, кто был в далёкой истории, тех, кто не может встать и подтвердить. А где чудо ваше, собственное, сегодняшнее? Хромые ходят, немые говорят, если и что смертное выпьют, не повредит им. Будут говорить другими языками. Иисус Христос сказал: «Кто будет иметь веру с горчичное зерно, будет иметь веру горе сказать двигнись и будет так». Но я не вижу в вас такой веры. А может, вы сами не верующие. Или Христос сказал неправду? Вы меня разочаровываете.

Священник:

– Самое дорогое в диалоге – это искренность. Она сама уже заслуживает уважения. Откровенность побуждает меня ставить вот эти же самые вопросы о вере самому себе. И так бывает часто. Ибо это необходимо, когда человек не играет в веру, а ищет ее от всей души. Слово «ищет» предполагает процесс. Поступательное движение вперед от меньшего к большему. Моя вера мала, ничтожна по сравнению с верой святых. Но она во мне уже есть, и это именно она побуждает меня к движению вверх, к поиску, к умножению ее самой. Скорее всего, все начинается с поиска смысла жизни, когда человек сталкивается с первыми потерями, разочарованиями, с нестабильностью, что приводит к чувству времени. Все проходит. Мы постоянно что-то теряем, и в связи с этим все обесценивается. Если я родился, чтобы умереть, пусть даже прожив долгую жизнь, относительно долгую, ведь в сравнении с вечностью моя жизнь – это миг. В чем ее смысл? В том, чтобы дать жизнь детям, которые тоже умрут и будут задаваться тем же вопросом? Вопросом, который три тысячи лет тому назад задавал себе премудрый Соломон в книге Экклезиаста, можно сказать в итоговом документе своей богатой событиями жизни, – суета сует. Все проходит, ¬– и все суета. Это произведение можно было бы назвать глубоко пессимистическим, если бы не его последние строки: «И так живи, и Бога бойся». В новозаветной транскрипции слово «бойся» можно смело заменить словом «люби». Размышление о смысле жизни это еще не вера, но уже направление в сторону ее. Мы уже более внимательно, пытливо всматриваемся в окружающий мир. Мы еще не видим Бога, но всюду начинаем замечать Его следы, следы Его творчества, ибо, куда ни глянь – видна гармония, мудрость. Я часто слышу в ответ: это природа, и тут же задаюсь вопросом: Природа – это Что или Кто? Премудрую поэзию бытия может творить только Кто. В слове «что» не может быть личного творческого начала. Знаете, когда у человека внутри уже что-то произошло с Богом, часто совсем не хочется ничего доказывать. Спросили – ответил, только и всего. Поэтому в этой теме исследования бытия Бога через Его творчества вокруг нас и внутри нас самих мне достаточно самой первой смысловой точки. Большой взрыв, о котором сейчас много говорят, пытаясь объяснить, откуда все появилось, все из ничего. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы любой взрыв нес в себе вместо разрушения великую гармонию? Нужно очень сильно верить в чудо, чтобы утверждать, что прогремев, взрыв разнес вместо какофонии звуков, скажем, пятую сонату Бетховена, вместо разрушения – стройность и закономерность. Наблюдение за гармонией мироздания рождает в человеке уверенность в наличии Творца, с которым еще не произошла у тебя встреча как с Личностью, Персоной. Но вокруг все, весь космос говорит о Нем. Это уже вера, и в то же время еще не вера, не та вера, которая творит чудеса, все это может быть только началом в поиске Его и к возвращению к самому себе, как образу и подобию.

Вот здесь и начинается самое сложное, ибо эта вера предполагает действие стабильное, поступательное движение в сторону Его. Эта практика называется духовной жизнью, которая предполагает преодоление самого себя, своего несовершенства, ограниченности. Ограниченности видения, переживания. Бог находится именно за этими границами. И только преодолевающий их входит в персональное общение с Ним.

И это уже не просто размышление о смысле жизни, наблюдение за гармонией мироздания, не вера в существование Бога, не вера в Него, а непосредственные отношения с Ним. Этого достигали не многие. Но именно это состояние и называется непосредственно верой, верой, способной к чуду. К сожалению, часто верующие люди живут больше чьим-то опытом, опытом святых, в жизни которых это состоялось сугубо, чрезвычайно. Это о них Господь сказал: «Языки возглаголют новы аще и что смертно испиют не вредит им…» Да, к сожалению, часто это не наш личный опыт, это, скорее, доверие к ним. Но в жизни приходится доверять. Когда ты спрашиваешь дорогу, как пройти, тебе приходится доверять ответу совершенно незнакомого человека, и мы доверяем. Но у меня куда больше доверия к человеку святому, который заслуживает доверия самой своей высоконравственной жизнью. Он настолько порядочен, что ты не можешь ему не доверять. Если вам посчастливится встретить в жизни святого человека, поверьте, эта встреча не просто зародит в вас сочувствие к его словам, у вас появится непреодолимое желание пережить его духовное состояние. Вы просто увидите действительно счастливого человека. Счастливого не внешними обстоятельствами, а внутренним содержанием, которое не зависит от внешнего.

Атеист:

– Простите, можно я вас перебью именно сейчас. Не хочу быть категоричным, поэтому не говорю «ВСЕ». Употреблю слово «многие». Многие члены Церкви совершенно не соответствуют тому, что вы говорите. Я не говорю даже о святости, хотя бы праведность. Не на словах, как вы любите и умеете, а вот самим делом. Наверное, вы скажете, что это все не просто, это целый процесс, вы все-таки движетесь вперед. Но со стороны мы видим другое, кто-то совершенно никуда не движется, потому что занял удобное положение и его все устраивает, зачем напрягаться. А кто-то и не собирался никуда двигаться, для него самого вера – это добрая сказка, которая ни к чему не обязывает, о ней можно говорить, обсуждать, но не более того. Бога нужно столько, насколько Он не мешает нам жить. Почему вы столько готовы говорить о святых и совсем не хотите, даже сердитесь, когда вам говорят об Иудах? Сколько в Церкви таких?

Священник:

– Каждый двенадцатый. Конечно, это аллегория, никто не считал, и, конечно же, это есть. Я понимаю, о чем вы хотите сказать. Я часто слышу этот законный вопрос. Мы понимаем, что в Церкви могут быть нехорошие люди. Но почему Церковь так пассивна в борьбе за самоочищение, за порядочность внутри самой себя? Я слышу эти вопросы и пытаюсь на них отвечать. Ваше переживание о присутствии лицемерия внутри Церкви. В вашем переживании звучит гнев, и я переживаю, но у меня боль. Наше отношение к одному и тому же разной природы. И все закономерно. У вас по-другому и не может быть. Потому что Церковь для вас нечто внешнее, совершенно чужой институт. А для меня это мать родная, поэтому и болит. В связи с тем, что болит, поверьте, я гораздо неравнодушнее вас в эту сторону. Вместо слова «пассивно» я бы употребил выражение «осторожно». Чтобы понять и принять природу этой осторожности, я должен объяснить вам важную деталь. Церковь далеко не либеральна, скорее консервативна в своих традициях, у нас есть своя юриспруденция и система наказания. Так вот самый важный момент: эти карательные средства находятся в руках у таких же грешников, как и те, нравственность которых рассматривается церковным судом. Грешников судят грешники. Но не сознательно закоренелые грешники. А грешники кающиеся. Которые в грехе каждого видят и свою предрасположенность к любому греху, и вот к этому самому. Знаете, как сложно бывает принимать кардинальные решения, вот в таком состоянии, когда ты сам постоянно на суде собственной совести. Как хочется объявить амнистию, дать еще шанс, потому что сам этим пользуешься от Бога, всю жизнь от исповеди к исповеди, не судите, да не судимы будете. Вы можете сказать, что духовенство так долготерпимо только к своим. Священники ежедневно отпускают тысячам людей миллионы грехов. Прощаю и отпускаю – именно эти слова Иисус Христос в Евангелии благословил произносить апостолам, а вслед за ними – духовенству Церкви. Он имел это право от Отца и распорядился им по праву. На каждом суде пред Богом всегда два подсудимых: тот, кого судят и тот, кто судит. Подсудимый должен проявиться в покаянии, судящий – в объективном милосердии, и это очень ответственно. У людей Церкви в истории, и глубокой, и сегодняшней, очень много примеров исправлений. Этот опыт понуждает к долготерпению, снисхождению. И мудрости, которая не спешит. По большому счету, и Бог редко спешит, чаще проявляет долготерпение. И еще один важный момент: в агрессивной кислотной среде появление маленького нежного цветка вызывает восторг и трепет. Это расценивается как чудо, драгоценность. Так вот в нашем несовершенном мире, полном лукавства и греха, рождение одного святого – большая драгоценность, именно потому, что ему пришлось определяться, проявляться в агрессивной среде. Это дорогого стоит. И это цена души каждого из нас. Как мы проявимся в сторону Бога или наоборот.

Атеист:

– Вы много говорите о человеке, что его можно понять, потому что все грешники, даже святые. Но я часто не могу понять самого Бога, особенно ветхозаветного, который благословлял истреблять целые народы. Да и Сам карал жестоко и беспощадно. Это тот же Бог, которого Евангелие называет Бог есть Любовь. Вот это любовь.

Священник:

– Я хочу вам сказать важную вещь. Существует различие между рассудком и разумом. Рассудок – это способность рассуждать, и это присутствует в большей или меньшей степени в каждом из нас. А разум – это знание сути вещей. Первое – это от природы нашего ума, и это благо, но не совершенно. А второе, скорее харизматической природы. Это как откровение, и это от Бога. В вашем случае, как неверующего человека, от природы. Это состояние имел Адам в раю, когда давал имена животным по их сути. Он не исследовал, он просто знал через интуицию. Почему я об этом говорю. Потому что не смогу ответить на все ваши вопросы, удовлетворив вас. Не потому, что ответа нет, нужна еще способность слышать, которая от интуиции. Разные люди, читающие Библию, читают разные книги в связи со способностью понимать один и тот же текст. У одних она переворачивает все сознание и кардинально изменяет жизнь, другие остаются совершенно равнодушными к этой же книге. Один и тот же текст и такие разные действия. К духовным темам нужно подходить духовно, не столько рассудком, а больше интуицией. Это как в музыке, ее не сочиняют логически, должны включиться другие механизмы нашей психики. И только тогда все происходит. Вопросы, которые вы ставите, также волнуют и меня. Пытаясь разрешить их, я ухожу в ту область моего психобытия, в которой возможны ответы. Сложные вопросы не решаются рассудком, это, скорее, область молитвы, когда ты не пытаешься понять, а спрашиваешь у Бога и получаешь ответ. Ответ, который мы способны слышать и принять, иначе – тишина. Вопрос о жестоком Боге Ветхого Завета стоял и передо мной, и я задавал вопросы и не удовлетворялся ответами. В связи с этим перестал спрашивать и прекратил размышлять. Я стал молиться и получил ответ, который меня удовлетворил. Но это мой ответ, ответ мне, моему духовному состоянию, если хотите. Для вас он может не прозвучать в этом случае, прошу прощения, я ограничен в средствах. Все, что мы видим вокруг себя и в бесконечной черноте космоса, – это свет. Все, что не свет, – остается чернотой. Свет, который исходит от источников света, и свет, отраженный от материи. Первый свет можно назвать чистым светом, девственным, ибо он несет информацию только о самом себе. Природа второго, отраженного, изменяется, в него входит информация объекта, который его отразил, поэтому, собственно, мы его и видим нашими глазами, это уже не чистый девственный свет, а скорее синтез его и отраженного объекта. Библия часто говорит о Боге, как о Свете. Аллегория это или действительная деталь Его природы. Для меня удобно сейчас употреблять именно это понятие. Бог как чистый девственный Свет движется в бытие этого мира, который Он создал в границах времени и пространства, и этот мир Его отражает, отражает, наполняя информацией о самом себе, как он есть в данный момент исторического времени. В чистую, девственную идею Бога о мире входит сегодняшнее состояние этого мира, состояние свободного человека, по своей воле склоняющегося к добру или злу. Строгий Бог Ветхого Завета и Бог Любви Нового – один и тот же. В Нем Самом нет противоречий, все дело в человеке, который сам не есть свет, а всего лишь отражающий объект, наделенный свободной волей. Есть понятие, что Бог пронизывает Собою даже ад, но ад остается адом. Так святой человек в состоянии богоподобия минимально преломляет девственный свет Божества, входя в Его природу, тогда как падший, грешный наполняет девственную природу информацией о самом себе. И это происходит как в отдельных личностях, так и в целых народах определенной исторической эпохи.

Атеист:

– Вот так всегда. Я подозреваю, что вы, когда вам нечего сказать, начинаете говорить очень сложно, чтобы запутать, заморочить голову. Я не удовлетворен.

Священник:

– Не сердитесь на меня. Это не от лукавства, я искренен перед вами. Просто бывают вещи, которые трудно объяснить, их можно только прожить. Как я могу объяснить человеку, который ни разу в жизни не любил, что такое любовь. Мне придется только вздыхать, разводить руками, пытаться подобрать понятия, и, в конце концов, признать, что это не возможно. Вы должны это прожить. Без личного опыта мы постоянно будем приходить в тупик. Христианство – это не теория, это практика, сама жизнь. Наверное, с этого и стоило бы начинать. А вообще все это не главное, я хочу делиться с вами не информацией, а самой любовью, как энергией Божества. В этом главное чудо и приобретение моей веры. Если во мне будет любовь, не деликатность, воспитанность, добрая эмоциональность, а сама любовь в высшем ее проявлении – до любви к врагам, – во мне будет Бог, и здесь прекращается слово, только легкая улыбка и добрый взгляд в вашу сторону. Просто мы с вами разные, можно сказать, параллельные. Вы живете в своем мире, который для вас объективен. Я вижу и чувствую по-другому. И я очень счастлив. Однажды один философ сказал: если бы не было Бога, Его стоило бы выдумать, потому что без Него все рушится. Он как скрепа, держащая весь смысл бытия. Мне не нужно Его выдумывать, Он есть в моей жизни. И я очень счастлив настолько, что не хочется спорить, только легкая улыбка и добрый взгляд в вашу сторону. Аминь.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Апрель 2018 г.

Письмо с Афона

Господи, благослови!

Человеку от создания его дана жажда. Он хочет пить, хочет есть, ищет комфорта, увеселений, ищет общения, жаждет творчества, знаний, впечатлений, дружбы, любви. Он нуждается в том, чтобы говорить и быть услышанным. Хочет слушать, в нем есть интерес. Всю жизнь он стремится утолить свою жажду во всех её формах. И тогда, когда он получает всё, у него остается ещё жажда неизведанного, неиспытанного, чего-то нового. Он хочет, он жаждет, он не удовлетворён. Так мы созданы Богом, если человек не мечтает о чём-то, значит, его душа умерла. Святые люди становятся равнодушны ко всему земному, но это не значит, что их жажда прекратилась, просто она изменила своё направление. Они алчут, жаждут духовного, небесного. Человек не может познать Бога в полной мере, это невозможно. Но это великое благо. Значит, всегда останется неизведанное, неиспытанное. Не прекратятся движение, динамика, жизнь. Значит, будет смысл.

Здравствуй, дорогой мой друг.

Обращаюсь к тебе именно так, искренне и с любовью, несмотря на кардинальную разницу наших мировоззрений: мое драгоценное православие и твой унылый, сердитый нигилизм. Но все может измениться. Чему я не раз был свидетель. Только бы к лучшему. Дай-то Бог!

Пишу тебе со Святой Горы Афонской и передаю весеннее, солнечное настроение. У нас, в России, еще ранняя весна. В марте морозно и везде снег, а здесь, в Греции, уже довольно тепло. В прибрежной полосе совсем зелено, вовсю цветет пасхальное дерево, летают шмели, щебечут птицы. Я с удовольствием вдыхаю свежий весенний воздух полной грудью и в блаженном восторге восклицаю от всего сердца: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе».

У меня не выходит из головы наш последний разговор перед моим отъездом. Вернее будет сказать, спор, потому что разговор не получился. Виной всему моя горячность. Прошу у тебя прощения искренне, от всего сердца. Так о Боге не говорят, нужно с любовью и долготерпением. Ну да что не получилось сказать лицом к лицу, попытаюсь теперь изложить на бумаге. У меня теперь, слава Богу, нет стремления переспорить. Есть только желание поделиться своим сокровищем веры с тобой. Помоги мне, Бог, сделать это разумно…

Ты искренне недоумеваешь, как можно верить в то, что нельзя увидеть, осязать, обонять, познать. Я отчасти с тобой соглашусь в том, что органами чувств, как то зрением, осязанием, слухом, сложно увидеть Бога. Но, обрати внимание, мы много чего не видим в этом мире, не ощущаем, сколько остаётся за границами спектра нашего зрения, шкалы звука, сколько тонких вещей, недоступных осязанию. Неверующие люди часто ссылаются на науку. Но именно современная наука говорит о том, что человечество на данном этапе своего развития видит, слышит, ощущает не только органами своих чувств, но и современными сверхточными приборами совсем небольшой процент материи и энергии вселенной. Большая их часть остаётся за пределами нашего познания. Совершенно неуловимо в гипотезах и догадках. Все это, находящееся за границами сегодняшних человеческих возможностей, учёные называют тёмной материей и тёмной энергией. Не в смысле их негативности, а по причине непознанности. И то, чего мы не знаем, гораздо больше того, что мы изведали.

Ты говоришь: видеть, слышать, осязать, познать. Но познание давно уже отделилось от органов чувств. Современная наука давно уже не познает этот мир на ощупь. Мы вышли за эти пределы. Учёные делают свои открытия, уже не только глядя в микроскоп или телескоп, большая часть открытий происходит на бумаге через математические формулы и физические уравнения гипотетически. В ходе наших бесед ты как-то с жаром сказал, что веровать в Бога безумно. Не знаю, что именно ты вкладывал в свои слова, но отчасти я согласен: это действительно так. Если под умом мы понимаем логику, логическое рациональное мышление. Тут я тебе скажу, да и любой учёный подтвердит: мир гораздо шире, чем мы можем понять. Возьмем хотя бы квантовую физику. Чтобы находиться в этой области науки, нужно отчасти отказаться от логики, ум должен стать иррациональным, иначе всё будет рушиться, ломаться, конфликтовать.

Ты очень доверяешь своему уму, твоё личное бытие кажется объективным, окончательным. Ты – центр Вселенной. А попробуй подняться на высоту птичьего полета, и ты уже точка. Давай полетим выше, дальше. Из космоса тебя уже нет, и Земля не кажется бесконечной. Ещё выше и дальше – в черноте космоса пропала Земля. И Солнце стало маленькой звездой. Ещё дальше – и Солнца нет. Другие звёзды, другие галактики, ещё дальше, ещё и ещё. Ты уже даже не пыль Вселенной, сама объективность твоего бытия стала иллюзией, а мы ещё можем лететь и лететь…

Это о пространстве, а время?

Отрезок твоей жизни чего-то стоит, в нём столько событий, впечатлений. Ну а через тысячу лет вперед или назад? А миллион? Миллиард? Твоя жизнь не только теряется в этом масштабе, она теряет свою объективность, она уже даже не миг, её нет совсем. Если мы не можем понять таких вещей, как бесконечность времени и пространства, как мы можем понять Бога?

Безумие веры познаёт непознаваемое. Чтобы войти в область сверхъестественного, нужно выйти из области рационального. Там, за границами твоего ума, за этим пределом, есть жизнь. Не жизнь разума, а жизнь духа, которая происходит по своим, часто другим, законам. Но она не иллюзия, она объективна. Как объективна бесконечность космоса, точки твоего физического бытия.

Вдруг из центра Вселенной, из «нечто» мы становимся «ничто».

Ничто сами по себе бессмыслица, ноль. Эта странная действительность заставляет нас замолчать, содрогнуться в бесконечности, черноте космоса и времени. В этом унылом, жутком одиночестве нам становится нужен ОН. Тот, который знает смысл. Который Сам этот смысл.

Бог находится в области за пределами, границами нашего разума.

Но Он познаваем. Эту антипатию можно объяснить, разделив понятия рассудка и разума. Разум вмещает в себя рассудок, но он живёт и другими, более тонкими харизматическими свойствами нашей души, которые и познают духовное. Это состояние молитвы, которое своей природой различается с размышлением. Когда ум молится, он не мыслит в рамках привычного. Состояние молящегося ума совсем не похоже на хождение по лабиринтам логики. Ум молящийся получает объективное знание харизматически, через вдохновение. Здесь, на Святой Горе, до сих пор сохраняются понятия о состоянии ума в молитве и не только понятия, это практикуется ежедневно и еженощно. Эта практика называется умным деланием, принцип которого в состоянии ума вне логики, размышления. Размышление субъективно, ибо оно постоянно сопряжено с сомнением. Человек склоняется то к одному, то к другому.

Вера – это не пытливая убеждённость. Это состояние, для которого не нужен процесс. Господь сказал в Евангелии о вере так: «Если поверишь и не размыслишь в сердце своём». Как точно Он описал состояние веры одним предложением – не размыслишь в сердце своем! Вера – это не испытание, не противоречие: «да» или «нет». Это короткое «да», которое как вспышка молнии. Миг – и ты в свете разума! Для тебя всё понятно без испытаний и рассуждений. В земной жизни это называют: «осенило». Раз – и всё!

Сам, не понимая того, ты сказал точную фразу: «Нужно быть безумным, чтобы быть верующим».

Действительно! Нужно сознательно отказаться от земного, грубого, рационального, логического разума, чтобы жить тонкие духовные состояния. Именно жить, а не рассуждать. Есть в мире очень много того, что мы не в состоянии понять, но в состоянии пережить, не понимая природу явления. Не жалко тебе, сокращаешь бесконечность этого мира до узости твоей особенности его понять? Я верю лишь в то, что способен понять, как это ограниченно. Неужели не хочешь выйти за рамки, границы твоей логики? Именно выйти, шагнув туда, за черту твоего разума, там, оказывается, ещё целый мир, который твой ум не может вместить, но который человек может переживать другими способами души. Логика – это не весь я. Я шире, глубже. То, что я тебе говорю сейчас, это не философия, это жизнь Афонских монахов. Обычная жизнь в состоянии сугубой молитвы. Они не говорят об этом, они этим живут. Естественно.

Приходя на Святую Гору, они постепенно научаются своими старцами-учителями жить молитву в состоянии безвидности, безо́бразности. Чтобы логическое, образное мышление не замыкало их в границах понятного, грубого. Через годы усердия и постоянства они, ещё ограниченные законами плоти, выходят уже в безграничность направления к Богу. Становятся духовными орлами, способными подняться над земным.

И если плотские люди смотрят на горизонт, то духовные со своей высоты видят далеко за его границы.

Ты думаешь, что логика – это твоё сокровище, на самом деле это кандалы, которые не дают тебе идти далеко за её пределы. Здесь, на Горе, много неграмотных монахов, неграмотных в земных науках, в этикете, не способных красиво сказать. Но есть среди них такие, перед которыми ты умаляешься в ничтожество, очень остро переживая, что перед тобой гигант духа. Его мир безграничен по сравнению с твоим. Ты ничтожество, жалкий урод, недоросль со всеми своими знаниями, талантами и способностями, находящийся всего лишь в пределах земного, грубого бытия.

В то время как они уже давно шагнули за эти границы в безграничность духовную.

Это даже и не надо доказывать, да они и не стремятся.

Ты просто почувствуешь это без слов.

Бывают в жизни ситуации, когда слов не нужно.

Прости, может, я говорю сложно, непонятно. Я хочу сказать, что в жизни всё понятно только дураку. Думающий человек всегда сталкивается с тайной на каждом шагу и в связи с этим видит свою ограниченность. Скованность, пленение границами, которые человечество всегда хотело расширить.

Так было всегда в науке, культуре, религии. Человек, не жаждущий знаний, – мёртвый человек, скучный, неокрылённый. Один из преподобных отцов нашего времени говорил своим ученикам: «Как бы я хотел, чтобы вы стали поэтами. Поэтами не в литературном смысле, но в духовном. Летите за границы своей земной ограниченности, летите высоко. Пусть про вас скажут – безумцы. Пусть мы для мира были и будем безумцы ради Христа, которого мы полюбили, возжелали. Для духовной поэзии нужно безумство».

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Март 2017 г.

Пресвятая Богородица, спаси нас

Я прошу прощения у Господа и у Богородицы, и Они сразу меня прощают. Все просто и легко. Пока Богородица не объяснила мне суть делания покаяния, и всё стало очень серьёзно и даже страшно. Они действительно прощают и очень быстро. Но чтобы прекратилось бытие греха, за это кто-то должен умереть. Я не умираю, я прощён. Но умирает опять Господь. За каждый мой грех Он умирает очередной смертью и даёт мне ещё одно право на прощение, потом ещё и ещё… Я исповедовал очередной раз свой грех, своё предательство Христа, переживал прощение, и вдруг мой взгляд встретился со взглядом Богородицы. Она была очень печальна. Более того, она плакала. И в этот миг я понял это как откровение, что действительно прощён совершенно. Но за это прощение заплачено опять большой ценой, как 2000 лет назад на Голгофе, так и сейчас, здесь на моей исповеди. И это уже не просто: «Прости», – «Прощаю», – и всё. А вот и не всё. Всё для меня. А для Него? Для Него опять смерть. И, оказывается, всё не так просто и легко. Соглашаясь на грех, я даю ему бытие, жизнь, энергию своей души. И он начинает быть, начинает действовать, отравлять всё во мне и вокруг. Он становится моим страданием, моей болезнью. Даже пока я этого не замечаю, не отслеживаю, но он будет мучить меня, убивать. Он – моё со-бытие. Он во мне. И когда я это понимаю, я иду на исповедь к Нему, к моему Спасителю. Потому что вызвать грех к жизни, дать ему бытие – было в моей власти. А вот, чтобы умертвить его, убить, нужна смерть, на которую я не готов, не способен. Тогда Бог берёт на Себя мой грех и умирает с ним, прекращая его бытие. Так было там, на Голгофе. Господь взял на себя нашу человеческую плоть в полной мере с бытием греха, кроме сочувствия греху, взял на Себя такую плоть и умер с нею, убив грех. Страшная жертва. Если ещё понять, что эта жертва не за Себя, а за недостойного человека, за меня. И это не только тогда, 2000 лет назад, это каждый день, каждый мой грех. Я стоял перед Богородицей, понимая это, и в то же время боялся просить епитимьи, как маленького сострадания соумирания с Ней, с Ним. Просил только полного прощения, понимая, какова будет цена для Неё. Моё неисправление похоже на Гефсиманию, когда Господь страдал за нас до кровавого пота и говорил спящим ученикам: «Ну, неужели вы не можете побдеть со Мной хотя бы немножко? За ваши же грехи». Я ничего не делаю, ничего не хочу, не понуждаю себя хоть на малое. За меня всё несёт Христос. До кровавого пота. А я только говорю Ему: «Прости», – и Он прощает и умирает. А я пока живу.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Апрель 2016 г.

Вне времени

Однажды преподобный Паисий Афонский, как он сам рассказывал, уединившись в тишине своей отшельнической кельи, исполнял монашеское правило. В тишине и уединении сердце было настроено на тихую, мирную, внимательную молитву. В какой-то момент душа преподобного стала мягко переходить в состояние созерцания, и он увидел Нетварный Свет, который заполнил собой всё пространство кельи и самого Паисия. Он, этот Свет, заполнял собой, пронизывал всё пространство и самого преподобного, наполняя всё его существо миром и неэкзальтированным, тихим блаженством, которое приводило святого в состояние кротости и смирения. Сколько длилось это состояние созерцания Нетварного Света Божия, отец Паисий не мог сказать. После посещения благодати он стал приходить понемногу в себя, присел на стул. Взял со стола стакан с водой и попил, потом через время что-то скушал… и заплакал. Заплакал от того, что буквально некоторое время назад он был весь пронизан неземной благодатью и вдруг, только ещё она отошла, как он потянулся к таким простым, земным вещам, как ястие и питие.

Преподобный после опыта посещения Духом Святым пережил очень остро и больно своё человечество, которое требует своего.

«Я, прах и пепел, – рассуждал отец Паисий, – должен был после встречи с Господом забыть не только о еде, но и о самом себе. Ну, какой я всё же ещё земной…»

Посещение Божие бедного человека всегда сопровождается чувством своего недостоинства и глубокого покаяния, в отличие от прелестных бесовских состояний, которые искушают подвижника мнением о себе, о своем достоинстве. Приводя этот пример, хочу остановиться на другом моменте, а именно на том, что и преподобный Паисий, и все великие отцы Церкви отмечали то, что во время прихода обильной благодати в состоянии созерцания всегда теряли счёт времени или, лучше сказать, выходили из времени. Соединяясь с Господом, в состоянии обо́жения они входили в Его свойства, одним из которых является пребывание вне времени. Ныне и присно, и во веки веков неизменно. Сколько человек пребывает в исступлении – может, день, может быть, пять минут, он не понимает. У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день.

Почему я останавливаю ваше внимание на этой теме? Хочется разрешить недоумение, которое присутствует в нашем духовном пространстве. Это непонимание того, почему, вопреки русской монашеской практике, в греческих монастырях и, в частности, на Святой Горе Афон, присутствует традиция быстрого чтения, произношения молитвы Иисусовой. Ни в коем случае не имею желания строить разговор апологетически, как спор. Просто пытаюсь поделиться некоторыми доводами. И в первую очередь, хочу начать с самого простого – у них есть результат, который мы констатируем как факт. Он есть и очень хороший. Этот результат оправдывает средства. На Афоне желающим научиться Иисусовой молитве дают заповедь – творить её как можно больше. Сначала просто устно, немного утомляя новоначального монаха послушаниями для того, чтобы не было сил и времени на рассуждения, мечтания. Просто, сухо, много, без богословия и высокоумия.

В это время преследуются две цели. Во-первых, говоря её максимально много, в будущем даже непрестанно, мы просто ломаем нашу непривычку, которая противоречит новому для нас делу – постоянному произношению молитвы Иисусовой. Мы просто ломаем своё «не хочу». Это похоже на молодого ослика, который хочет бежать вперёд на смену впечатлениям, а его заставляют идти скучно по кругу. Он буянит, брыкается, но потом смирится и мирно пойдет, как надо. Здесь просто нужно перетерпеть, сломать свою непривычку; и когда ум смирится, непривычное постепенно станет привычным, а затем и приятным.

Второй момент, очень важный – держать ум в словах молитвы и думать о молитве. Это совершенно не одно и то же.

В этих двух моментах присутствуют совершенно разные состояния ума. И это закладывается именно здесь, в самом начале практики Иисусовой молитвы. Ум должен быть простым, несложным, я сказал бы, даже сухим, ни в коем случае не нужно позволять ему быть логическим, думающим, размышляющим. Это приводит к прелести.

Некоторые говорят, что между каждой молитвой нужно оставить интервал, чтобы размыслить о ней, что-то пережить. Мы так не делаем. Одна молитва тут же переходит в другую, без пауз и интервалов, в которые могут войти помыслы. Мы ничего не обдумываем, не анализируем. Анализ – свойство рассудочное. Мы держим ум не в этом состоянии. Мы просто держим его в словах молитвы, здесь другая природа ума. Эта природа ума не в логике, а в интуиции. Максимальное произношение молитвы Иисусовой сначала ломает непривычку к этому простому деланию, а затем приводит это делание из области логики в область интуиции.

Привычное уже делается интуитивно. У интуиции своя особенность: она мыслит не логическими цепочками, а мгновенным впечатлением. Попробую объяснить. Чтобы описать свежее, нежное весеннее утро с прозрачным, чистым, далеким небом, богатством весенних ароматов, колоритом новых красок, журчанием ручьев и щебетанием птиц, мне придётся исписать минимум лист, а то и больше, гораздо больше. И в то же время я могу, выйдя на весенний луг, всё это пережить в одну секунду, всё сразу: свет, цвет, звук, запах. Сразу всё – одним впечатлением, и это будет объективно и очень реально.

Однажды мы беседовали с моим другом, иеромонахом, который не мог понять и в связи с этим принять практику быстрого чтения молитвы Иисусовой. Он был образованным, грамотным, логическим человеком, и мне пришлось объяснять ему логически. Скажи, пожалуйста, как быстрее ты сможешь читать книгу – вслух проговаривая слова или про себя умом? Конечно, умом.

Тогда пойдем дальше. Ты образованный, должен знать технику быстрого чтения, когда взгляд и ум пробегают по странице текста, не отвлекаясь на литературную его часть, а выхватывает сам смысл без лингвистических особенностей. Да, есть такое.

Но если такое возможно со сложным повествовательным текстом, в котором мысль, событие сменяют одно другое, тем более, это возможно с короткой молитвой, которая одна и та же. Мы её говорим и говорим, не делая промежутков, в которые может войти постороннее. А затем, когда она становится привычкой, её хочется говорить и говорить больше и больше, как только останавливается одна, ты говоришь уже другую, совершенно не теряя внимания и не отвлекаясь ни на что.

Очень важный момент в практике Иисусовой молитвы – войти в состояние безвидности, когда ум, творя молитву, живёт не логическим образным мышлением, а более простым, безвидным, внутренним. Такой ум очень быстрый, легкий, потому что простой. Он может творить молитву очень быстро и много. Какая повозка поедет быстрее? У которой меньше помех на дороге. Чем путь будет более гладким, тем быстрее движение. Всё дело в помыслах, это как раз те помехи, которые тормозят движение.

Помыслы приходят из области образного, логического мышления. Переведи ум в область безо́бразного, простого состояния, и помех будет меньше. Это лучше получится, если ваш ум будет не вовне и не в голове, а если вы через труд и постоянство научите его находиться у сердца. Там, внутри, очень тихо, безвидно, сосредоточенно. Если монах знает это место и имеет навык быстро находить его, это позволит ему быть в наибольшей безопасности от помыслов.

Я употребил понятие «у сердца», а не в сердце. Это очень важно, ибо вход в сердце – дело благодати, наше дело – стоять у дверей и смиренно стучать. В эту область нельзя вламываться. Это святая святых, ключ от этой двери только у Бога. Никакие технические средства не позволят тебе туда войти самому. Я повторяю: смиренно стоим у двери и стучим, даже лучше – просто стоим и ждём. Но если смирение, труд и постоянство дали вам навык находить место у сердца, это уже очень много. Преддверие рая уже пахнет раем – там тихо и мирно.

Еще хочу повторить: внимание на молитве Иисусовой приобретается не только и не столько напряжением, сосредоточением. Очень важно изменить природу ума, из логического, образного перевести его в безо́бразный, простой, который в связи со своей простотой и будет более сосредоточенным. Сосредоточенным естественно, без напряжения. В простом – просто.

Здесь молитва происходит без лингвистической её формы, а одним впечатлением, мгновенно, тем более у человека, имеющего навык к ней, у которого она происходит через интуицию, очень просто и в тоже время очень точно. Без иллюзий, фантазий. Бог прост, Он и переживается просто, без помех, препятствий. Святые отцы учились не преодолевать препятствия, а обходить их, не задерживаясь на борьбу, двигаясь только вперёд, быстрее и быстрее. Ничего удивительного, что их внутреннее умное движение ускорялось, затем ускорение отрывало их от земли, прекращались законы трения, соприкосновения, а затем движение переходило из горизонтального, временного направления в вертикальное – к Богу. Вертикаль останавливает время. Это область бытия Духа Святого.

И еще очень важный момент: наша цель – не внимание, а Бог. Вниманием простой, несложный ум позволяет нам Его видеть безвидно и слышать неслышно. Это средство к Богообщению, которое мы приобретаем в Иисусовой молитве.

Однажды мне сказали, что, молясь Иисусовой молитвой, трудно молиться за кого-то, потому что образ того, за кого ты молишься, отвлекает тебя от Бога. Это действительно так, если ты не имеешь навыка молиться внутри безо́бразно. Но если твой ум приобрел этот опыт безо́бразного мышления, то тот, о ком ты молишься, проходит через твою Иисусову молитву одним простым впечатлением, не отвлекая его от главного – Бога. Ты переживаешь человека, как точку без сопутствующих описаний, примет, сложностей. И самое главное, что двух-трёх ты переживаешь не как две-три точки, а как одну. И всё человечество – как одно простое целое.

Когда учат игре на фортепиано, сначала ставят руку. Если этого не сделать в самом начале, музыкант будет «хромать» в своем творчестве всю жизнь. В любой науке сначала закладываются фундаментальные понятия. В науке из наук – Иисусовой молитве – учитель в самом начале ставит правильное направление движения ученика. Это происходит даже сначала непонятно для послушника, он не всё понимает: почему именно так, просто доверяет опыту старца.

Самое главное – с самого начала выстроить психологию новоначального, не в рассудочном, логическом направлении, там он Бога не найдет. Он должен развиваться духовно не в логике, а в интуиции. В связи с этим его жизнь выстраивают так, чтобы он поменьше рассуждал, философствовал, богословствовал. Иначе приобретёт сложный логический ум. В это время ему полезно побольше трудиться, немного утомляя себя, чтобы не было желания порассуждать, поболтать, помечтать. И делать побольше молитвы устной, которая, во-первых, будет давать навык нахождения с ней и, во-вторых, опять же приучит к немногословию ни устами, ни умом. Не нужно заставлять новоначального вдумываться в слова молитвы. Вы так будете провоцировать, стимулировать его думы. Молитва происходит не там и не так. Это состояние не рассудочное, а, скорее, харизматичное.

Поменьше мыслей, впечатлений, эмоций, поменьше сложностей и побольше простоты, стабильности, трудолюбия. Всё придёт естественным образом. Не случайно часто говорят: «Твори Иисусову молитву – она сама тебя научит, а духовник со стороны присмотрит».

И в заключение: простое может делаться быстро именно потому, что оно несложно. В чём пример нам афонские отцы – практики, опыт которых нельзя понять теоретически, не войдя деятельно в их святой труд.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Январь 2016 г.